Юнгианская трактовка персонажей "Степного волка"
Мария.
Эта девушка живет лишь данной конкретной минутой, ценя превыше всего в жизни простые чувственные удовольствия. В романе она символизирует собой Аниму на первой ступени ее развития – «безыскусную жизнь чувств, плотскую, телесную любовь, гедонистическое отношение к миру». Именно этому «учит» Мария главного героя, из-за своего крайнего ригоризма отвергавшего не только какие-либо проявления зла, но и многие «земные радости».
Вот как описывает сам Гарри свои переживания, свою смену настроения, вызванную неожиданным появлением Марии в его доме: «И я грустно погасил свет, грустно вошел в свою спальню, грустно стал раздеваться, но тут меня смутил какой-то непривычный аромат, пахнуло духами, и, оглянувшись, я увидел, что в моей постели лежит красавица Мария, улыбаясь, но робко, большими голубыми глазами. <…> Ласки Марии не причиняли боли чудесной музыке, <…> они были достойны ее и были ее воплощением. <…> В эту ночь, рядом с Марией, я спал недолго, но крепко и хорошо, как дитя. А в промежутках между сном я пил ее прекрасную, веселую юность и узнавал в тихой болтовне множество интересных вещей о жизни».
Однако простота образа Марии – это кажущаяся простота. Мария – «цельный символ Самости», одновременно символизирующий и земную любовь, и небесную в их единстве, т.е. единую и цельную Любовь. Такая любовь выступает как «свойство субъекта, а не объекта», как «персонификация подлинно человеческой способности любить». Мария, как и Пабло, это еще пока непривычный для Гарри символ безоценочности в подходе к окружающим ее людям. Но, помимо этого, она еще и олицетворение природной естественности, «жертвенности и чистоты», «основанных на подлинности». Другими словами, Мария – это олицетворение самого «принципа любви». Именно поэтому в романе она одновременно соотносится и с Эросом (чувственной стороной любви), и с Богоматерью (воплощением вселенской, чистой любви), являющейся олицетворением женского начала. От нее, как и от Пабло, Гарри Галлер берет недостающие ему качества для продолжения процесса индивидуации. Именно отношения с Марией, как нами было показано выше, помогают осознать многие факты его жизни, что способствует «перерождению» Гарри в другого человека.
Гермина.
О важности этого образа следует судить хотя бы потому, что центральным, ключевым моментом романа является знакомство Гарри Галлера с этой женщиной, встреча, «изменившая все в жизни Степного Волка – его отношение к жизни, систему ценностей, образ "Я", и, в конечном счете, открывшая ему (а вместе с ним и читателю) столь долго и тщетно разыскиваемый смысл жизни». Эта встреча «есть явление метафизическое, или, скорее, символическое, эта встреча могла произойти в душе Гарри – и в романе так и неясно, где же это произошло на самом деле» и что стало с Герминой-человеком после смерти Гермины-фигурки в Магическом театре.
Этот образ в романе – с одной стороны «зеркальное отражение» Гарри, с другой – человек, обладающий рядом качеств, не присущих Степному волку. Гермина – человек, в котором благополучно соседствуют, уживаются друг с другом умная, глубоко чувствующая, токая, духовно богатая натура, и другие качества, отсутствие которых в Гарри делает его несчастным Степным волком Гарри. Все эти недостающие Галлеру качества – социальная приспособленность, беззаботная веселость, которые вместе можно определить как «бытийственность», т.е. «высокая оценка и понимание поверхностных, неглубоких сторон жизни».
Однако Гермина, в отличие от Пабло и Марии – помощников Гарри в начале его пути «вочеловечивания», более сложная натура. Ей, как и Гарри, присущи рефлексия, постоянные духовные искания, она тоже одинока, и «под ее внешним благополучием и довольством жизнью спрятано страдание». Вспомним как часто ее «беззаботная веселость» прерывается мрачными предчувствиями. От Гарри эта смена настроения тоже не ускользала: «В ее глазах, холодных и светлых, витала умудренная грусть, эти глаза, казалось, выстрадали все мыслимые страданья и сказали им "да"». Однако Гермина обладает свойством, которого недостает Гарри Галлеру, – умением быстро переключаться на внешний мир, спасаться (что абсолютно невозможно и недопустимо с точки зрения Степного волка Гарри) во внешнем мире. Наглядным подтверждением этого является следующая характеристика Гермины, даваемая ей Гарри после их разговора о смерти и неизбежности убийства: «Все нереальнее становилась недавняя сцена, все невероятнее казалось, что лишь несколько минут назад эти глаза глядели так тяжело и так леденяще. О, в этом Гермина была как сама жизнь: всегда лишь мгновенье, которого нельзя учесть наперед. Теперь она ела, и утиная ножка, салат, торт и ликер принимались всерьез, становились предметом радости и суждения, разговора и фантазии. Как только убирали тарелку, начиналась новая глава. Эта женщина <…> ребячилась, жила мгновеньем с таким искусством, что сразу превратила меня в своего ученика. Была ли то высшая мудрость или простейшая наивность, но кто умел до такой степени жить мгновеньем, кто до такой степени жил настоящим, так приветливо-бережно ценил малейший цветок у дороги, малейшую возможность игры, заложенную в мгновенье, тому нечего было бояться жизни».
Гермина – это не просто провожатый Гарри на его пути индивидуации, это, еще раз подчеркнем этот факт, «зеркальное отражение Гарри Галлера». С ее помощью он продолжает начавшийся еще в отношениях с Марией процесс приобщения к чувственной стороне жизни, становясь при этом более естественным, уверенным в себе, раскованным, а главное, Гарри постепенно становится человеком, довольным своей жизнью. Однако Гермина как воплощение Анимы, с характерной для этого архетипа двусторонней, амбивалентной природой, несет в себе помимо всего прочего также деструктивное начало, что и приводит в конце к убийству: «Вот и исполнилось ее желанье. Еще до того как она стала совсем моей, я убил свою возлюбленную. Я совершил немыслимое, и вот я стоял на коленях, не зная, что означает этот поступок, не зная даже, хорош ли он, правилен ли или нехорош и неправилен. <…> Я ничего не знал, я не мог думать. Все жарче на гаснущем лице алел накрашенный рот. Такой была вся моя жизнь, такой была моя малая толика любви и счастья, как этот застывший рот: немного алой краски на мертвом лице. И от этого мертвого лица, от мертвых белых плеч, от мертвых белых рук медленно подкрадывался ужас, от них веяло зимней пустотой и заброшенностью, медленно нарастающим холодом, на котором у меня стали коченеть пальцы и губы. Неужели я погасил солнце? Неужели убил сердце всяческой жизни? Неужели это врывался мертвящий холод космоса?».
Однако это убийство не следует рассматривать как тупик на пути индивидуации Гарри Галлера. И осуждение этого поступка одним из бессмертных, Пабло-Моцартом, который, обращаясь к Гарри, говорит следующее: «Вы сделали из своей жизни какую-то отвратительную историю болезни, из своего дарования какое-то несчастье. И такой красивой, такой очаровательной девушке вы, как я вижу, не нашли другого применения, чем пырнуть ее ножом и убить!», – это тоже необходимый этап на пути к обретению Гарри Галлером Самости. Идея произошедшего состоит в том, что, идя только этим путем, Гарри из Степного волка сможет превратиться в социально активного индивида. Эта смерть есть ничто иное как замещение собственного убийства. Именно это символическое «убийство-самоубийство» помогает Гарри Галлеру осознать ценность жизни, т.е. стать другим Гарри, человеком без комплекса самоубийцы. В подтверждение идеи о том, что это не «тупиковый» поступок, хотелось бы привести две цитаты: «Содрогаясь, глядел я на окаменевший лоб, на застывший завиток волос, на бледно-холодное мерцанье ушной раковины. Холод, истекавший от них, был смертелен и все же прекрасен: он звенел, он чудесно вибрировал, он был музыкой! Не чувствовал ли я уже однажды этого ужаса, который в то же время был чем-то вроде счастья? Не слыхал ли я уже когда-то этой музыки? Да, у Моцарта, у бессмертных»; «Но почему же я тогда не просто принял эту страшную, эту поразительную мысль, не просто поверил в нее, а даже угадал ее наперед? Не потому ли все-таки, что она была моей собственной?». В первой цитате Гарри говорит о чувствах, которые он испытывает, смотря на убитую им Гермину. Он слышит музыку, он ощущает облегчение, радость потому, что, пока еще инстинктивно, чувствует, что преодолел свой главный комплекс – он перестал быть самоубийцей, т.к. уже совершил самоубийство, что и подтверждает вторая цитата, в которой убийство Гермины приравнивается им к собственному убийству. Наконец, последним аргументом (о котором мы уже неоднократно упоминали) в подтверждение изложенной нами точки зрения является тот факт, что Гермина – это «зеркальное отражение Гарри Галлера», поэтому ее убийство – это его самоубийство.
(с) Фрагменты дипломной работы Leonid-а
http://edinorog.boom.ru/psimaster/Hesse.htm