Как-то так всегда получалось, что мои стихотворения чаще всего оказывались не просто стихами, а, скорее, чем-то вроде дневника. Ну, не то чтобы совсем, но... в весьма и весьма значительной степени. Не знаю, насколько сейчас людям интересно читать чужие дневники, но, на всякий случай, хочу предоставить им такую возможность. А вдруг их это заинтересует, или позабавит? Если это так, то - добро пожаловать ко мне в гости:
http://www.trubaduren.ru/fab-000-001.htm#var-0000 - тут, собственно, стихи и находятся (http://www.trubaduren.ru/ - а это мой сайт, так сказать, мой "вэбдом").
Так как прийти в гости с пустыми руками было бы крайне невежливо, то, с удовольствием, выкладываю на этом славном форуме некоторые свои опусы.
Рад знакомству! С уважением, Макс Армай.
* * *
Кате.
Твой поцелуй – что бабочки порханье:
Движенья губ легки и прихотливы,
И та же нежность мимолётного касанья,
И ощущение услышанной молитвы.
И тот же жар внезапного блаженства.
И чувство первобытного восторга.
И счастлив я беспечным счастьем детства,
А может быть – цветочного бутона.
* * *
Кате.
Мир спрятал, с улыбкою горькой, загадки:
Стал взрослым, задумчивый в прошлом, ребёнок.
И тайны, собравшись в житейские складки,
Повисли на том, кто был раньше так тонок.
Он, житель, когда-то, лишь просто Вселенной,
Отныне живёт, сообразно прописке,
И вместо загадки, живой и нетленной,
От жизни зарплату берёт, по расписке.
* * *
Л. Я.
Мне свобода, как тяжкий крест.
Не свободу бы мне, а насест,
Где сидел бы я с птицею вольной,
Столь желанной, и столь же гордой.
Но не сесть рядом с ней, не поймать.
Остаётся – лишь горько вздыхать,
И кляня несуразность природы,
Всё валить на испорченность рода.
Ведь, по жизни, я явный сорняк,
И не птица, к тому же, а рак.
А она – настоящая дева!
И направо мне, ей – налево.
Но я в сердце открыл ей дверь.
Вот теперь и пою эту трель –
- Помесь страсти, безумия, боли -
- Всё о птице, живущей на воле.
Сам не знаю, зачем я пою.
Не уверен, что даже люблю.
Но не в силах изгнать наважденье,
Всё любуюсь её опереньем.
* * *
Небо взорвалось закатом,
Оплавив краешек дня.
А я, как блуждающий атом,
Сквозь тело несусь бытия.
Не знаю, что будет завтра.
Мне даже не нужен ответ.
Сегодня я – просто, атом,
А мир – только звук и цвет.
* * *
А жизнь – как толща тёмных вод.
И тонкой плёнкой – небосвод.
И трупами усталых рыб
Отмечен путь земных орбит.
Плыву, пуская пузыри.
А вместо звёзд – лишь фонари.
Да как безликая беда,
Уныло смотрит вниз луна.
Безмолвно шевеленье губ:
Здесь каждый – лишь оживший труп.
И как вода, пусты слова,
У бездны илистого дна.
* * *
Воздух пропитан светом.
Я неба хлебнул, как вина.
Жизнь – верная смерти примета,
Но пить её надо – до дна.
Пойду и нахрюкаюсь в доску
Свободой субботнего дня.
В свободе моей – мало лоску,
Но много – тоски бытия.
* * *
Каждый день – что кусок сухаря:
Зубы ноют – да есть хочу.
Может, право, всё это зря?
Может, так. Да я промолчу.
Булку сдобную – вот бы что съесть!
Чтобы жизнь – бутерброд с икрой!
Только знаю – сомнительна честь
Перестать быть самим собой.
Пусть мозоли в костлявой душе. –
- Не заплыть бы ей только жирком!
Лучше в сотый раз крикнуть. – Туше! –
- И кольнуть жизнь усталым клинком.
…Ешьте яблоко, с Евой, Адам. –
- Хуже ада, прилизанный рай.
Лучше, право, терзаться от ран,
Чем скучать среди ангельских стай.
* * *
Снег под ногою – пружинистым скрипом.
Звёзды на небе, морозном и диком.
Чёрном, как морок, бездонном, как рок.
Холодом веет с астральных дорог.
Вот небо берёт очень тонкую ноту.
На толстой подошве, скользят камелоты:
Свет от Луны, под ногою, как лёд.
А звёзды – как пчёлы, а время – как мёд.
Но нет, всё не так! – Звёзды – это лишь соты.
Вокруг же, как осы, – секунд злые роты,
Воруют оттуда божественный сок
И вечности портят возвышенный слог.
А, впрочем, плевать! – Ведь мелодия вечна!
А, значит, - и дальше иду я беспечно.
Пока свой шагаю отмеренный срок,
Не рок мне не страшен, ни время, ни бог!
* * *
А. К.
Прочь хотел я. – Да так и не смог!
Я молчал – но кричал между строк.
И хоть знал, что так больше нельзя,
Был лишь пешкою против ферзя.
Это рвалось, как буря в дверь.
Меня, к чёрту, сорвало с петель.
И свой дух разметав, словно прах,
Потерял я, пред совестью, страх.
Но меня и сильней, и мудрей,
Ты мне воду дала, а не хмель.
Пусть горчит! – Видишь? Пью я до дна!
Не сердись и прости меня!
* * *
Занавес ночи поднят.
Будильник дал третий звонок.
Встаю – роль свою я помню,
До самых последних строк.
Не знаю – ни автора драмы,
Ни то – жив ещё режиссёр?
Свет солнца здесь – вместо рампы,
А жизнь – театральный декор.
Играю, почти через силу.
Живу, каждый день – на бис.
Но бросят цветы – лишь в могилу,
Где гроб будет – вместо кулис.
* * *
Я не верил, не ждал, только чувствовал – это придёт.
Как и ночь, после дня, как зимой, вслед теплу – скользкий лёд.
Лишь сомкнулись уста, лишь умолкло звучание слов, –
- Была в небе звезда, теперь та – что со мной делит кров.
Только сила небес, воплощённая в сладостность форм,
Словно взнузданный бес, не очаг – а пылающий горн.
Не любовь, а огонь, и душа моя – пепел и соль.
Пусть ты шепчешь. – Не тронь! – Но блаженство – сильнее, чем боль!
* * *
Опять всё – задом наперёд.
И жизнь – не сок мне, а компот,
Где я – кусочки сухофрукта,
Что разварили очень круто.
Но сколь же странен чей-то вкус:
Меня ж варить – сплошной конфуз!
Ведь я – не персик, и не груша.
Я то, что, вряд ли, можно кушать.
Я то, что есть можно едва –
- Смесь дикобраза и кота.
И мой отвар – не вкус сиропа,
А желчь одна, в бульоне пота,
Где, вместо мякоти плода,
Лишь, с ядом, острая игла.
* * *
С конца обжёгши, вымочив в крови,
Копьё швырнул, в сердцах, себе под ноги:
- О, Мир! Отныне мы с тобой враги,
И нам отныне – разные дороги!
И будто сбросив тягостный балласт,
Я тут же взмыл в безоблачное небо:
- Прощай, ревнитель бестолковых каст!
Не нужно мне ни зрелища, ни хлеба!
Мой путь теперь – на яркую Луну,
Что ночью золотиться долькой сыра.
Мой путь теперь – не в ширь, а в глубину,
Где мысль – не меч, а тонкая рапира.
Мой путь теперь – куда уж нет пути,
Где только в одну сторону дорога.
Где, может быть, я так смогу уйти,
Чтоб и тебя оставить за порогом.
* * *
Оксане.
Как шкура волшебного зверя,
Сверкает на солнце снег.
Как иглы его – деревья,
Как взор его – утренний свет.
Бывает, что вздыбит шерсть он,
Завоет и засвистит,
Ударит морозной плетью,
Коль ветер его разозлит.
Уж лучше – пусть тихо дремлет,
Даря, как мурлыканье, скрип.
А дворник – его причешет,
Чтоб не был лохмат и сердит.